она брала чертову трубку, ладно? Скажи ей, чтобы она не забывала, кто ее сделал. Сделка есть сделка. Просто… – Спенсер вздыхает. – Просто скажи ей, чтобы перезвонила мне. Ладно? И не забудь, что я говорил о моменте…
Я вешаю трубку.
Несколько мгновений стою и смотрю на телефон, потом иду вниз, забирая письма и тщательно закрывая за собой двери. Проходя мимо квартиры Сэма и Молли, опускаю письмо в щель для почты.
На улице я всматриваюсь, не появятся ли автомобильные фары. Неожиданно мне в голову приходит дикая мысль. Если б я прямо сейчас поднялась наверх и выбралась на крышу, смогла бы я спасти ее? Было ли еще время? Мысль иррациональная, однако мне очень хочется повернуть назад.
Но я не поворачиваю. Жду и жду, остро чувствуя каждую убегающую секунду, а потом к тротуару подъезжает темная машина, и уже становится поздно.
Дверца открывается, к ней наклоняется Викинг и говорит:
– Садись.
– Привет, – говорю я, забираясь в машину. – Ты скучал по мне?
– Прошло целых три дня. Почему ты так долго возишься?
– Нужно было делать всю работу самой. Это… это непросто.
На мгновение мне кажется, что в лице Викинга мелькает какая-то эмоция. Но когда он заговаривает, его тон бесстрастен:
– Плохо, что у тебя не было эскорта. У первых Портретов, которых создала Лалабелль, был сопровождающий.
– Кто? – ехидно говорю я. – Ты?
– Да.
Пока я размышляю, что на это сказать, машина трогается с места. Она без водителя, маршрут уже задан. Кажется, Викингу нечем заняться, кроме как ворчать.
– Ну, – наконец говорю я, – я почти закончила.
– Ты теряешь время, – мрачно говорит он. – И из-за этого Лалабелль едва не умерла.
– Когда Портрет вломился к ней? Твоя команда телохранителей не смогла справиться с ней?
– Мы отлично с ней справляемся. В настоящий момент она обезврежена.
– Тогда зачем вам понадобилась я? – раздраженно спрашиваю я и закидываю ноги на приборную панель.
– Ты же знаешь, что только Лалабелль может убить Портрет, – говорит он и прищуривается: – Новая рубашка?
– Тогда почему она не убьет? – говорю я, глядя в окно. Мне кажется, что я вижу лису, бегущую по переулку.
Я уже смирилась с тем фактом, что я – оружие, созданное, чтобы целиться в людей. И все же я предпочла бы знать, чей палец нажимает на спусковой крючок. В голове все крутится мой недавний разговор со Спенсером. Почему так сложно? Ведь когда все было только списком, была полная ясность.
– Она очень чувствительная. Она ненавидит насилие, – говорит Викинг.
Я сажусь так, чтобы увидеть его лицо. Кажется, он не шутит.
Я тянусь к экрану, и он отталкивает мою руку.
– Ой, – говорю я, хотя грубости в его действиях не было.
– Что ты делаешь?
– Ищу вдохновляющую цитату дня.
– Гм, – говорит Викинг, явно не поверив мне, но все равно выводя ее на экран. Когда я наклоняюсь ближе, он предупреждает: – Читай глазами, а не руками.
«ПО ТЕЧЕНИЮ ПЛЫВЕТ ТОЛЬКО ДОХЛАЯ РЫБА».
– Ха, – говорю я, и мы едем дальше в молчании.
Я размышляю о сделке и о том, зря ли я не согласилась на нее, – но почему-то уверена, что приняла правильное решение. Может, и надо было бы попытаться сохранить жизнь остальным любой ценой, но от мысли, что придется работать со Спенсером, у меня скручивает желудок. Зато сейчас я буду иметь дело только с Лалабелль. Уж лучше тот дьявол, которого знаешь.
А Лалабелль я знаю великолепно.
Я рассчитываю, что мы выедем из города, и мысленно подсчитываю мили между виллой и лофтом Художницы. Однако, когда мы доезжаем до границы города, машина воротит нос от пустыни и лихо уходит влево, к усыпанным звездами холмам, возвышающимся на южной стороне Баббл-сити.
Мы упорно поднимаемся вверх, следуя по серпантину мимо ворот без адресных табличек и скромных маленьких особнячков. Некоторые перегороженные подъездные аллеи знакомы мне по воспоминаниям Лалабелль. Конец списка знаменитостей уже далеко позади. Мы сейчас где-то на середине алфавита: стареющие актеры мыльных опер, персоны из соцсетей, эпатажные звезды реалити-шоу.
Я прижимаюсь щекой к холодному стеклу и, щурясь, едва различаю мерцание огней на высоких гребнях долины. Сейчас мы едем в районе начала списка. Непоколебимые «В», культовые «Б», недостижимые «А». Эти особняки настолько неприметны, что кажется, будто они и не существуют в материальном мире. Только туда мы не едем. Лалабелль, при всей многочисленности и разносторонности ее поклонников, находится в лучшем случае во втором эшелоне олимпа.
Мы проезжаем еще три витка, прежде чем поворачиваем на затененную аллею. Охранник светит фонариком в окно, кивает Викингу, и ворота, отъезжая, открывают нам дорогу.
– У тебя есть пистолет? – спрашивает Викинг.
Фары ярко освещают нам путь. У меня такое чувство, будто меня душит удав.
– Нет, – говорю я.
– Где он?
– Остался под диваном, – говорю я, сдирая черный лак с кутикул.
– А машина?
– Разбилась.
Он вздыхает, потом достает из кобуры свой пистолет.
– У него сильная отдача. Так что будь осторожна.
Я закатываю глаза, беру пистолет и удивляюсь тому, какой он тяжелый. У меня неожиданно появляется ощущение дежавю. Я действительно собираюсь применять его? Машина останавливается прежде, чем это ощущение проходит.
– Лалабелль ждет тебя у бассейна, – говорит Викинг.
– А ты не идешь?
Он качает головой.
– Она хочет увидеться с тобой наедине. Удачи.
– Ты привязался?
Он поворачивает голову и смотрит на меня.
– Что?
Его голова подсвечена голубым светом от приборной панели.
– К тем, которых сопровождал? Ты привязался к ним? Кем они были?
– Вообще-то была только одна. – Судя по виду, Викинг удивлен тем, что ответил на вопрос.
– Ты говорил другое.
Он молчит. Я не могу не воспользоваться своим преимуществом, особенно теперь, когда представилась возможность. Кто был первой? Пруденс?
– Ты угощал ее мороженым? Предлагал